Неточные совпадения
Яков угрюм, говорит неохотно,
Вожжи у Якова дрожмя дрожат,
Крестится: «Чур меня,
сила нечистая!»
Шепчет: «Рассыпься!» (мутил его
враг).
Самгин много слышал о мощности немецкой артиллерии, о
силе ее заградительного огня, не представлял, как можно достать
врага штыком, обучение бою на куле соломы казалось ему нелепостью постыдной.
«Революция
силами дикарей. Безумие, какого никогда не знало человечество. И пред лицом
врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев — казаки, они шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти мысли не могут утешить его.
Там есть социалисты-фабианцы, но о них можно и не упоминать, они взяли имя себе от римского полководца Фабия Кунктатора, то есть медлителя, о нем известно, что он был человеком тупым, вялым, консервативным и, предоставляя драться с
врагами Рима другим полководцам, бил
врага после того, как он истощит свои
силы.
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические дни нашей борьбы с
врагом,
сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и
враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по
силе явной необходимости. Та же
сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства
силы и прочности государства.
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все больше людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к страху пред
силою внешнего
врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Но человек сделал это на свою погибель, он —
враг свободной игры мировых
сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы религии, философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
Как будто над этим человеком наклонился
враг, с которым он не находил
сил бороться и который сейчас нанесет ему сокрушающий удар.
Учреждение, которое призвано к борьбе с внутренним
врагом, хотя и позволило случаями Азефа и Богрова несколько скомпрометировать технические приемы своей работы, но все же достаточно осведомлено о движении и намерениях враждебных
сил, а
силы эти возбуждают протесты и забастовки рабочих, пропагандируют анархическую идею пораженчества.
Он
силы новые
врагаУспехом прошлым только мерит —
Сломить ему свои рога.
Иль ты доныне
Не знаешь?.. нет! ты не в пустыне,
Ты во дворце; ты знать должна,
Как
сила гетмана грозна,
Как он
врагов своих карает,
Как государь ему внимает…
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный
враг — тот, который подавляет нас не единичной
силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
Между тем этот же Ляховский весь точно встряхивался, когда дело касалось новой фирмы «А.Б.Пуцилло-Маляхинский»; в нем загоралась прежняя энергия, и он напрягал последние
силы, чтобы сломить своего
врага во что бы то ни стало.
Воинственный дар
Являя в сраженьях без счета,
Не
силой одною
врагов побеждал
Ваш прадед в борьбе исполинской...
И не хочет понять самой простой истины: что не нужно усыплять в человеке его внутренние
силы и связывать ему руки и ноги, если хотят, чтоб он мог успешно бороться с своими
врагами.
Совестно это читать при бойне крымской, где мы встречаем
врагов в больших
силах.
В последние два года, когда они перенесли свои
силы и раздражение на общество и в его симпатиях и антипатиях открыли своего настоящего, давно искомого
врага, дух противоречия обществу во всем сделался главным направлением этих
сил.
Во-первых, он, как говорится, toujours a cheval sur les principes; [всегда страшно принципиален (франц.)] во-вторых, не прочь от «святого» и выражается о нем так: «convenez cependant, mon cher, qu'il у a quelque chose que notre pauvre raison refuse d'approfondir», [однако согласитесь, дорогой, есть вещи, в которые наш бедный разум отказывается углубляться (франц.)] и, в-третьих, пишет и монологи и передовые статьи столь неослабно, что никакой Оффенбах не в
силах заставить его положить оружие, покуда существует хоть один несраженный
враг.
Наконец Сергей выбился из
сил. Сквозь дикий ужас им стала постепенно овладевать холодная, вялая тоска, тупое равнодушие ко всякой опасности. Он сел под дерево, прижался к его стволу изнемогшим от усталости телом и зажмурил глаза. Все ближе и ближе хрустел песок под грузными шагами
врага. Арто тихо подвизгивал, уткнув морду в колени Сергея.
— Принимать к сердцу! — повторил с усмешкой Калинович. — Поневоле примешь, когда знаешь, что все тут твои
враги, и ты один стоишь против всех. Как хочешь, сколько ни дай человеку
силы, поневоле он ослабеет и будет разбит.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные
враги его, в
силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
«Я Пуп, но не так уж глуп. Когда я умру, похороните меня в моей табакерке. Робкие девушки, не бойтесь меня, я великодушен. Я Пуп, но это презрительная фора моим
врагам. Я и Наполеон, мы оба толсты, но малы» — и так далее, но тут, достигая предела, ракета громко лопалась, и сотни голосов кричали изо всех
сил: «Пуп!«
— Хорошо, — сказал Серебряный, — теперь перекусите, братцы, накормите татарина, да тотчас и в поход! Покажем
врагам, что значит русская
сила!
— Государь, пусть будет по-твоему! Я стар и хвор, давно не надевал служилой брони; но в божьем суде не
сила берет, а правое дело! Уповаю на помощь господа, что не оставит он меня в правом деле моем, покажет пред твоею милостью и пред всеми людьми неправду
врага моего!
Но вместе с сим, увидев в ее жалобе лишь предлог для косвенного нападения на его собственную, начальника края, персону, изволил присовокупить, что, истратив
силы в борьбе с внутренними
врагами, не имеет твердого основания полагать, чтобы он мог быть в требуемом смысле полезным.
Возьми заветное кольцо,
Коснися им чела Людмилы,
И тайных чар исчезнут
силы,
Врагов смутит твое лицо,
Настанет мир, погибнет злоба.
Раньше наша компания старалась держаться во всех играх вместе, а теперь я видел, что Чурка и Кострома играют всегда в разных партиях, всячески соперничая друг с другом в ловкости и
силе, часто — до слез и драки. Однажды они подрались так бешено, что должны были вмешаться большие и
врагов разливали водою, как собак.
29-е декабря. Начинаю заурчать, что и здешнее городничество не благоволит ко мне, а за что — сего отгадать не в
силах. Предположил устроить у себя в доме на Святках вечерние собеседования с раскольниками, но сие вдруг стало известно в губернии и сочтено там за непозволительное, и за сие усердствование дано мне замечание. Не инако думаю, как городничему поручен за мною особый надзор. Наилучше к сему, однако, пока шуточно относиться; но окропил себя святою водой от
врага и соглядатая.
Если даже и допустить то, что вследствие особенно невыгодно сложившихся для правительства обстоятельств, как, например, во Франции в 1870 году, какое-либо из правительств было бы свергнуто
силою и власть перешла бы в другие руки, то эта новая власть ни в каком случае не была бы менее угнетательной, чем прежняя, а всегда, напротив, защищая себя от всех озлобленных свергнутых
врагов, была бы более деспотична и жестока, чем прежняя, как это и было при всех революциях.
Мы признаем нехристианскими и незаконными не только самые войны — как наступательные, так и оборонительные, — но и все приготовления к войнам: устройство всяких арсеналов, укреплений, военных кораблей; признаем нехристианским и незаконным существование всяких постоянных армий, всякого военного начальства, всяких памятников, воздвигнутых в честь побед или павших
врагов, всяких трофеев, добытых на поле сражения, всяких празднований военных подвигов, всяких присвоений, совершенных военной
силой; признаем нехристианским и незаконным всякое правительственное постановление, требующее военной службы от своих подданных.
По крайней мере мы, без всякой опасности для себя, могли бы узнать, кто наши внутренние
враги, кто эти сочувствователи, которые поднимают голову при всяком успехе превратных идей, как велика их
сила и до чего может дойти их дерзость.
Но сколь ни велик восторг должности нашей, сколь ни жарко рвение сердец наших, однако слабы бы были
силы наши на истребление гнусного
врага нашего, если б ваше императорское величество не ускорили войсками своими в защищение наше, а паче всего присылкою к нам его высокопревосходительства Александра Ильича Бибикова.
Изобразить надо все эти мерзости в стиле полудикого варварства, хитрость хищного зверя в каждом лице, грубую ложь и дикую
силу, среди которых затравливаемый зверь — Гамлет, «первый в Дании боец», полный благородных порывов, борется притворством и хитростью с таким же орудием
врага, обычным тогда орудием войны удалых северян, где
сила и хитрость — оружие…
Как огонь палящий, предыдет
сила господня пред вами, и посрамится
враг нечестивый, и возрадуются сердца православных!
Несчастливцев. Нет. Плохо здоровье, плохи
силы,
враг не грозит. Но, если… а!.. мне по душе кровавые потехи! Служить в мирное время для чинов, для почестей!.. Я не честолюбив.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит
враг, но, полон ратных
сил,
Русский стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
Они ожесточенно ищут своего
врага, готовы напуститься на самого невинного, на какого-нибудь Кулигина; но нет ни
врага, ни виновного, которого могли бы они уничтожить: закон времени, закон природы и истории берет свое, и тяжело дышат старые Кабановы, чувствуя, что есть
сила выше их, которой они одолеть не могут, к которой даже и подступить не знают как.
Так вот он что, милая тетенька, собрался совершить. Покончить с"
врагами" — с чьими? с своими собственными, ноздревскими
врагами… ах! Спрашивается: неужто ж найдется в мире какая-то"
сила", которая согласится войти в союз с Ноздревым, с целью сокрушения ноздревских
врагов?!
Илья взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая
врагами, не имея
силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие смотрели на него спокойно, сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
Россия, под самодержавным правлением потомков великого Петра, возрастала в
силе и могуществе; южный ветер лелеял русских орлов на берегах Дуная; наши волжские песни раздавались в древней Скандинавии; среди цветущих полей Италии и на вершинах Сент-Готарда сверкали русские штыки: мы пожинали лавры в странах иноплеменных; но более столетия ни один вооруженный
враг не смел переступить за границу нашего отечества.
Не малочисленный
враг был в сердце России, не граждане одного города поклялись умереть за свободу своей родины, — нет! первый полководец нашего времени, влеча за собой
силы почти всей Европы, шел, по собственным словам его, раздавить Россию.
— Я не понимаю вашего тона… — пробормотал Лаевский; его охватило такое чувство, как будто он сейчас только понял, что зоолог ненавидит его, презирает и издевается над ним и что зоолог самый злейший и непримиримый
враг его. — Приберегите этот тон для кого-нибудь другого, — сказал он тихо, не имея
сил говорить громко от ненависти, которая уже теснила ему грудь и шею, как вчера желание смеяться.
Вообще, как я уже говорил, Сигнальный Пустырь был территорией жестоких традиций и странной ревности, в
силу которой всякий нежитель Пустыря являлся подразумеваемым и естественным
врагом.
Теперь он сидел тихо, как человек, одержавший победу над внутренним
врагом своим и довольный своею
силою. Перед ним лежала большая книга, развернутая на странице, на которой широкою красною чертою была подчеркнута строка: «Иневосхоте обличити ю, новосхоте тай пустите ю».
Потом, опомнившись и смутно заметив, что сделал две глупости разом, решился, нимало не медля, на третью, то есть попробовал было принести оправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел, сконфузился, выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже не вставал более, а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самым вызывающим взглядом, который имел необычайную
силу мысленно испепелять и разгромлять в прах всех
врагов господина Голядкина.
Г-н Ратч и тут показал бодрость своего духа; он так проворно, с такою
силой, с таким размахом бросал комки земли на крышу гроба, так выставлял при этом ногу вперед и так молодецки закидывал свой торс… энергичнее он бы не мог действовать, если б ему пришлось побивать каменьями лютейшего своего
врага.
— Они — почему богаче других? Потому что — умнее. Так ты, сволочь, помни, если умный: крестьянство должно жить стадом, дружно, тогда оно —
сила! А они расщепляют деревню, как полено на лучину, ведь вот что! Сами себе
враги. Это — злодейский народ. Вот как Хохол мается с ними…
Но мы не остались. Нас влекла неведомая тайная
сила: нет
силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному
врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий.
Перед судом ума сколь, Каченовский, жалок
Талантов низкий
враг, завистливый зоил!
Как оный вечный огнь пред алтарем весталок,
Так втайне вечный яд, дар лютых адских
сил,
В груди несчастного неугасимо тлеет.